Сергей Голлербах. «Размышления о теории в искусстве»

Тридцать пять лет тому назад в американском журнале «Harper’s magazine» появилась статья известного американского писателя Тома Вульфа, озаглавленная «The Painted Word».

Она касалась вопросов современного искусства и вызвала бурю негодования в кругах либеральных искусствоведов Америки. Сейчас все эти страсти улеглись, но вопросы, поднятые Томом Вульфом, мне кажется, остаются актуальными и по сей день. Что же означает этот заголовок «The Painted Word»?

Перевод его на русский язык не так прост. Дело в том, что писать мы можем не только карандашом, пером и на машинке, но и кистью. Отсюда и наше слово живопись. По-английски, однако, писать кистью — это to paint, а писать пером или карандашом — to write.

Следовательно, правильный перевод заголовка — «Слово, изображённое кистью». Как это понять? Постараюсь вкратце рассказать содержание этой большой, блестяще остроумной статьи, подвергающей критике многие аспекты современного искусства. Вот что пишет Том Вульф: 28-го апреля 1974-го года рано утром он взял, по старой привычке, газету Нью-Йорк таймс, открыл отдел «Искусства и свободное времяпрепровождение» (так он тогда назывался) и стал читать рецензию известного художественного критика Хилтона Крамера о выставке семи художников-реалистов в галерее при Йельском университете в г. Нью-Хевен в штате Коннектикут. «У реалистической живописи множество приверженцев», — писал Хилтон Крамер, — «но у неё нет теории, на которой она основана». В мире современного искусства отсутствие теории лишает зрителя возможности соединить впечатление от художественного произведения с его пониманием. Эта мысль поразила Тома Вульфа. Он понял содержащуюся в ней иронию. Действительно, с появлением абстрактной живописи и изгнанием из картин содержания, живопись перестала быть понятной большинству посетителей галерей и музеев. Для понимания её нужна теория, её объясняющая. Неужели и реалистическая живопись нуждается в теории?

Далее в своей статье Том Вульф подвергает жёсткому критическому анализу многие течения американской живописи и её теоретиков, главным образом Клемента Гринберга и Гарольда Розенберга. «Я всегда верил в старую поговорку — увидеть значит поверить» — пишет Том Вульф, «теперь же мы видим обратное — сначала надо поверить (в теорию) и только тогда можно понять произведение искусства». Описывая многие открытия выставок и инсталляций, он называет их «племенными плясками», ритуалами, служащими той же цели — создавать веру в теории для понимания данного направления искусства. Прав ли в этом Том Вульф? Как это часто бывает, правда находится где-то посередине. Не буду ничего уточнять, а скажу только, что в настоящее время художник и критик стали во многих случаях чем-то вроде сиамских близнецов. Они срослись и не могут жить один без другого.

Критик «делает» художника, убеждает зрителя, что перед ним — большое, ценное произведение искусства и, если он не понимает этого, то, увы, он должен пенять на самого себя за свою неразвитость. Отношения художников всегда были сложными. «Художественный критик — что это за профессия?» — гневно сказал как-то знаменитый французский художник Эдгар Дега. Ещё сложнее отношения художников с авторитарной властью. Она даёт им задание (слово), которое надо живописно изобразить. Но авторитарная власть не обязательно власть партии и правительства, она может быть властью рынка или модной теории. Сопротивление им, внутренняя свобода — величайшее достоинство художника вне зависимости от его таланта и успехов. Размышляя о проблемах искусства, я вдруг понял, что всё в этом мире построено на взаимозависимости. В мире царит «закон джунглей», где все твари питаются за счет чего-то. Травоядные питаются травой, а хищники — слабейшими тварями. Существуют и паразиты (критики, теоретики искусства?). Все они создают своего рода «экологический баланс» творчества.

Возвращаясь снова к теме понимания искусства, приведу один случай из моей жизни. Лет двадцать тому назад, будучи в Париже, я познакомился со старым художником Дмитрием Дмитриевичем Бушеном и его другом искусствоведом Сергеем Ростиславовичем Эрнстом. К ним привёл меня мой друг, известный французский славист и коллекционер русского искусства Рене Юлианович Герра. Эта пара была старыми русскими эмигрантами, поселившимися во Франции после революции в России. Дмитрий Бушен стал известными театральным художником, но писал так же пастелью и был в этой технике большим мастером... Вспоминаю такой разговор: «Димушка, покажи нашему гостю твои картины и объясни их» — сказал Сергей Эрнст. «Ах, Серёжа», — ответил ему Дмитрий Бушен, — «ты же знаешь»... и тут он произнес по-французски, фразу которую я запомнил на всю жизнь «L’art c’est comme la merde, on ne l’explique pas, on le sent». В переводе на русский язык — «искусство подобно г..., его не объясняют, его чувствуют». Что ж, острый галльский ум, возможно, попал в точку — сколько не объясняй искусство, его надо сначала почувствовать. Из всех наших органов чувству обоняние — самое верное. Зрение, слух, вкус, осязание могут обмануть, но обоняние — никогда (по-французски глагол «чувствовать» и «обонять» один и тот же).