Валерий Ненаживин. «Скульптура»

25 октября Валерий Геннадьевич Ненаживин отмечает свое семидесятилетие. К этому событию приурочена выставка, в которой представлены работы созданные с 1999 по 2009 годы. В эти дни Валерий Геннадьевич получит множество поздравлений, к ним присоединяемся и мы.

Кира Лукьянчук, Артём Теняков
координаторы проекта «Арт Владивосток»

Чудо, рожденное из хаоса

«Всё время слышишь о гибели культуры — но кто бы объяснил, о какой культуре идет речь. Где она гибнет — пожалуйста, покажите, ткните пальцем. Ткните. И попадете в Валерия Ненаживина...»
Андрей Битов

Мне, несомненно, повезло. Много лет назад судьба преподнесла подарок — знакомство с человеком талантливым, ярким, при этом, не раздувающим щеки от своей значимости. Открытый, задушевный, потрясающе дружелюбный Валерий Ненаживин — автор десятков, сотен уникальных скульптурных и графических работ. Неутомимый труженик, Настоящий — во всем и всегда.

Вещие сны

— Ни с чем несравнимое чувство, когда берёшь чистый лист, карандаш и делаешь первые линии, первые движения, которые повторяют на бумаге твоё внутреннее состояние, — так описывает начало создания своих работ скульптор и художник, одним словом, мастер Валерий Ненаживин.
Рисунок с натуры неповторим, как восход солнца, убеждён Валерий Геннадьевич. Ведь каждый раз происходит чувство открытия.

— Из хаоса линий рождается то, чего раньше до тебя не было. И вот уже проглядывают узнаваемые черты. Ведь каждую свою будущую работу я сначала вижу во сне. Это потом приходят муки творчества, когда отвергаешь найденное, казалось бы законченное. В этом поиске иногда рождается главное, ради чего ты сделал первый шаг.

Продолжение начала

Не так часто дети идут по стопам родителей. Между тем, обе дочери Валерия стали художниками — самобытными, талантливыми.

— Мне запомнилось, когда шестилетняя дочь Оля расписывала со мной вместе стену в детском саду. Эта картина по тем временам, была обязательным условием приема дочери художника в детский сад. Оля рисовала травку и цветочки. Первая наша с дочкой совместная работа. Гулять с девчонками было для меня удовольствием: младшую Иришку усаживал «на горбушку», старшую Олю брал за руку. И девочки непременно пели. Точнее, орали. Я начинал: «Расцветали яблони и груши...» А уж они звонко подхватывали, да так, что всё в округе головы сворачивали. Когда у меня ещё не было мастерской, мои девочки крутились рядом. Я не стремился преподавать им академическую школу. От неё потом очень сложно отойти. Каждая открыла для себя вой мир, свою живописную манеру. А вот уже внуки Лера и Ваня растут, не проявляя серьезного интереса к художеству. Дочери решили, что если у детей нет явной тяги, то и не стоит настаивать на продолжении династии. Как это ни грустно, но наш труд сегодня мало востребован. И что с того? Ведь ни я, ни мои дочери — мы не мыслим жизни без творчества. Из этой упряжки так просто не выпрыгнешь. Хотя и слишком тяжек этот хлеб. Для меня творчество- это свобода. А она дорогого стоит. Но я полагал, что талантливые, молодые, они не будут обременены думой о хлебе насущном. Прежде для художников не было проблем заработать, оформив стенд, серию плакатов... И ты свободен для творчества, которое не терпит суеты. Но времена поменялись. И далеко не каждый художник может себе позволить быть свободным. Но, глядя на работы Иры и Оли, могу сказать, что родительская любовь не застит мне глаза. Два неординарно мыслящих талантливых художника, способных заявить свое творческое «я» — Ольга Ненаживина и Ирина Ненаживина. Наша совместная с дочерьми выставка, думаю, была тому подтверждением.

Муза

Жаль, что я не владею хиромантией. Иначе непременно разглядела бы на натруженной ладони Валерия счастливую линию судьбы, что соединила его с музой по имени Нина. Наверное, было в их жизни всякое. Великий труд — разделить судьбу с творческой личностью, жить на волне его взлетов, сдерживать безрассудство, разделять радость свершений, поддерживать в минуты разочарования, вселять уверенность. При этом варить борщи и жарить картошку, квасить капусту, накрывать столы. Быть первым и беспристрастным ценителем новых работ, переплетчицей поэтических сборников опальных поэтов, запрещённых в дурное время. Любящая терпеливая, умеющая скрасить своей солнечной улыбкой любые невзгоды. Всё это — Нина. Не просто жена и мать. Чудная женщина, настоящая муза.

Деревенские пасторали

Валерий Ненаживин в душе — поэт. Однажды я стала свидетельницей рождения его «Гимна солнцу». В разгар лета мы семьями отдыхали в живописнейшей бухте. Ранним утром я проснулась в своей палатке от непонятного говора. Высунула нос на белый свет и замерла, боясь потревожить таинство обряда, которое совершал Валерий, стоя один на берегу моря: «Ну, здравствуй, солнце, чудо неповторимое...» Он разговаривал со светилом, как с великим, непревзойденным художником, единственным обладателем божественной палитры, находя удивительные слова, полные негромкого восхищения и благодарности...

Валерий Геннадьевич любит говорить о природе, о прелестях деревенской жизни. Мечталось ему когда-то на веки вечные поселиться в Николаевке. Чтобы утром вода из колодца зубы ломила, запах трав наполнял грудь, босыми ногами по росистой траве прогуляться до пасеки. Чтобы дети и внуки жили окнами в лес и поле. И ведь уехал! И многое из задуманного состоялось. Впрочем, у этой истории не получилось оптимистичного продолжения. Попытка построить в деревне «свою Утопию» разбилась о невозможность реализации своих замыслов. Ещё какое-то время хранительницей того очага была его мама. Но вскоре и она вернулась к городской жизни.

— Мой дед часто повторял, что нет ничего прекрасней, как сидеть зимой на завалинке и, глядя в белоснежные дали, размышлять о премудростях жизни. Я и сам испытал на себе магическое свойство белого пространства. Как-то зимой в деревне привалился к стожку ясным белым днем и обомлел. Пронзительной белизны снег слился с небом, стирая привычные представления о перспективе, объеме, контурах предметов. Мне показалось, что зрение приобрело способность панорамного обзора. И этому потрясающему видению не было конца.

Вообще к деревне у Ненаживина особое чувство. И дело тут не в деревенском детстве, которое, безусловно, оставило свой след в душе. Особый уклад жизни и мыслей, поступков, да целой философии! «Запомни, Валера, мужик устроен таким образом: если ему подставят шило, он на его острие вспашет, посеет, сожнёт, и ещё прокормит того засранца, который подставил ему это шило», — говаривал дед Валерия Сергей Фомич Сивых.

О музыке и Боге

— Музыка может воодушевить на творчество, или это параллельный мир, который вы воспринимаете обособленно? — спрашиваю Валерия.

— Не знаю, поверишь ли, но я сочиняю музыку... лежа в постели. Это накатывает неожиданно, почти осязаемо. Мне не дано записать её нотами, нет такого оркестра, который однажды исполнит её, но она звучит во мне.

При этом Валерий Ненаживин не испытывает потребности подогревать творческий потенциал прослушиванием классики. Органную музыку Баха слушает под настроение, любит скрипичные концерты в исполнении Виктора Пикайзена. Когда открыл для себя музыку Альфреда Шнитке и Софьи Губайдуллиной — испытал настоящее потрясение. «Эта музыка первозданна, как мир», — определили для себя. Не случайно ему нравится звук, извлекаемый из чукотского музыкального инструмента — варгана. В нем слышится и завывание пурги, и посвист бича над оленьей упряжкой, и скрип полозьев. Музыка бесконечного пространства...

Валерий считает себя верующим человеком, но избегает долгих разговоров на эту тему.

«Религия даёт возможность человеку вспомнить, что он ЧЕЛОВЕК — для меня это главное. Остальное же полно противоречий. И одно из главных: Бог создал человека по образу своему и подобию. И в то же время одна из заповедей гласит — смири гордыню... Как же её смирить человеку, если он — подобен Богу?.. И разве не проявление гордыни, великого греха в том, что прежний Патриарх всея Руси Алексий так и не пожелал встречи с Папой Римским?!»

Господи, сказал я по ошибке
(сам того не думая сказать),
Божье имя, как большая птица,
вылетело из моей груди...
Впереди густой туман клубится и
большая клетка позади...

Поэзия и проза

Классик современности писатель Андрей Битов познакомился с Валерием Ненаживиным в 1987 году. Уже в фамилии скульптора он услышал удивительные совпадения с человеческой сутью: НЕНАЖИВИН. Не способный нажиться за чей-то счёт, или: сколько бы не прожил — не наживётся, так много дел себе отмерил... В книге «Пятое измерение» Битов так описал встречу в мастерской скульптора, где его буквально покорила статуя опального поэта: «Здесь, в тесном дворике, в толпе » пограничников" и горнистов, я видел подлинного Мандельштама, предсмертно вытянувшегося к квадратику неба. Горда, по-птичьи задрав свою птичью голову, поднеся руку к задыхающемуся, замолкающему горлу. То самое пальто, те самые чуни... Он успевал сказать нам свое последнее «прости». Невыносимо... Памятник был поставлен у себя и для себя. Скульптор не совершил античной ошибки Пигмалиона: он вылепил человека, а не статую«. На книге автор сделал дарственную надпись: «Валерию Ненаживину, поймавшему переход из жизни в смерть, из смерти в жизнь — в одном скульптурном мгновении»

Дружба скульптора и писателя продолжалась несколько лет. Их встречи были полны удивительных разговоров, свидетели которых готовы причислить себя к счастливцам, соприкоснувшимся с великими мира сего. Сами же они так о себе не думали. Просто им повезло встретиться по жизни, проникнуться творчеством друг друга и стихами любимых ими поэтов — Осипа Мандельштама и Иосифа Бродского. Творчеству последнего Валерий Ненаживин однажды посвятил свою выставку «Читая Бродского», полную пронзительных образов.

Каждый новый день Валерий Геннадьевич начинает с белого листа бумаги и тонко очиненного карандаша. Чтобы вновь из хаоса сотворить чудо.