Сергей Голлербах. «Одинокий гений или образец бездарности?»

В начале июля этого года в американской газете Интернэшнл Геральд Трибюн появилось сообщение о смерти американского художника Сай Твомбли. Он скончался в Италии в возрасте восьмидесяти трёх лет. Имя этого художника воскресило во мне целый ряд воспоминаний, восходящих к пятидесятым годам прошлого столетия. Начну издалека. В 1955 году, будучи в Канаде, я познакомился в городе Квебеке с русским художником Евгением Евгеньевичем Климовым. Старый эмигрант, гораздо старше меня, он учился в своё время в Риге и после войны эмигрировал в Канаду, откуда он часто приезжал в Нью-Йорк... Хороший реалист русской школы, Евгений Евгеньевич, как и многие другие реалисты, не признавал абстрактную живопись, считая всех абстракционистов бездарностями и даже шарлатанами. Особенно ненавидел он Василия Кандинского, автора книги «О духовном в искусстве». Как-то раз, в связи с состоявшейся в Нью-Йорке в музее Соломона Гуггенхайма выставки полотен Кандинского, Климов поместил в газете «Новое Русское Слово» заметку. В ней говорилось, что сгори картины Кандинского, воздух в мире искусства стал бы чище. Меня эта заметка возмутила, хотя я был в дружеских отношениях с художником, я резко ему ответил письмом в редакцию, назвав Климова варваром.

Случилось так, что вскоре после моего ответа я встретил Евгения Евгеньевича на вечере у общих знакомых. Положение сложилось неудобное и я, подойдя к старику, сказал «Мы скрестили шпаги на страницах газеты. но сейчас не будем это вспоминать». «Да, да, конечно» ответил Климов. Больше я его не видел. Через несколько лет он скончался.

С тех пор прошло немало времени и вот, в музее современного искусства в Нью-Йорке я увидел однажды большое, белое полотно. По всей его поверхности были разбросаны какие-то штришки, закорючки, часто карандашом, иногда кистью. Они чередовались с маленькими пятнами краски, кляксами и какими-то словечками. Я посмотрел на имя художника — то был Сай Твомбли. Моя первая мысль была: хорошо, что Климова нет в живых и он не может видеть это «произведение искусства». Может быть, старый русский художник кое в чём был прав. Впрочем, и среди реалистов находится немало халтурщиков и бездарностей.

Вскоре я прочёл, что Сай Твомбли долгие годы живёт в Италии. Этот факт ещё больше поразил меня. Неужели это всё, что видит художник в стране, давшей нам эпоху Возрождения, не говоря уже о древнем Риме? Не скрою, что я тогда почти согласился с Климовым — Сай Твомбли, действительно принадлежит к тем бездарностям, которые сделали себя абстрактными живописцами.

Прошёл ещё десяток-другой лет и я снова натолкнулся на большое полотно Сай Твомбли. То быле теже почти детские штришки и пятнышки. Но, странное дело, я вдруг почувствовал, что в них «что-то есть». Я вспомнил одно мало приличное французское пояснение искусства, которое в переводе на русский язык гласит: «Искусство подобно г..., его не объясняют, его чувствуют». Однако, полотно Твомбли не испускало дурного духа, в нём были какие-то загадки, которое мне в тот момент не хотелось разгадывать.

Шли годы и я совсем забыл об этом художнике, пока не появилось сообщение о его смерти. Оно не было сделано его семьёй, хотя я читал когда-то, что Твомбли был женат на итальянке аристократического происхождения. О смерти художника сообщила его галерея Гагосиан в Нью-Йорке. Автор некролога в газете Ранди Кеннеди пишет, что в течении нескольких лет художник боролся с раком. Мы узнаём также, что в молодости художник пробовал себя в абстрактном экспрессионизме, минимализме и концептуальном искусстве, рисовал в полной темноте, чтобы освободить линию от контроля глаза, но в конце концов, в 1957 году, в возрасте 29 лет, навсегда покинул Америку и до конца жизни оставался в Италии, в своей вилле к югу от Рима. Там он и создал свой «художественный язык», состоявший, помимо штрихов, линий и пятен из цитат таких поэтов как Эзра Паунд и Райнер Марий Рильке...

Сай Твомбли жил почти отшельником, не обращал внимания на то, что происходит в художественном мире и почти не давал интервью. «Мои картины ничего не изображают, они существуют сами по себе» сказал он как-то. Твомбли имел группу своих поклонников, но художественные критики затруднялись и не соглашались в оценке его творчества. Публике он был совершенно чужд, что его совершенно не беспокоило. Уроженец штата Вирджиния, он принадлежал, видимо, к типу старого американского индивидуалиста, почти пуританина, которому чужда была мирская суета.

Тем не менее, его репутация росла, ему устраивали ретроспективные выставки и картины его в галерее Гогосиан оценивались в один миллион долларов. Как это произошло? Можно ли считать Твомбли «дутой величиной», слава которого достигнута всякими махинациями критиков и коллекционеров? На этот вопрос трудно ответить, как и на то, останется ли его творчество значительным вкладом в мировое искусство.

Всё же, Сай Твомбли никак не шарлатан и не бездарность, как сказал бы Евгений Евгеньевич Климов. Думая теперь о его творчестве, я вспоминаю «Записки из подполья» Достоевского. Человек из подполья, презирающий «хрустальные дворцы» и всё полезное и прекрасное — сугубый нон-конформист, отстаивающий свою свободу вопреки всем разумным советам. Чтобы так поступать, необходимо большое мужество. Так, кстати, поступил Пикассо, бросив свой успешный «розовый период» и ставший, вместе с Браком, заниматься аналитическим кубизмом. Может быть, в условиях рыночной экономики, такое мужество может привести к материальному успеху. Впрочем, нам неизвестно, как какие средства существовал художник в свои молодые годы. Я вспоминаю также одно забавное изречение современного немецкого модерниста Георга Базелица. «Талант, то есть умение что-то изобразить, необходим только иллюстраторам. Художнику талант не нужен, нужна лишь творческая энергия». Искусство как проявление творческой энергии может считаться четвёртым измерением феномена творчества в целом, восходящим к самым истокам человеческого самосознания.

В заключение скажу следующее: если бы меня сейчас спросили, повесил бы я полотно Сай Твомбли в моём доме, то я ответил бы -да! Но не в гостиной, столовой или спальне, а в кабинете с полками книг. Картина художника говорила бы мне о силе человеческой воли и о тщетности всего, созданного рукой человека. Картина Твомбли была бы подобна монологу Фауста в одноимённом произведении Гёте. Старый Фауст жалуется на то, что, изучив все науки, включая, к сожалению, и богословие, он остался таким же глупцом, каким был и раньше.