Александр Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»
Глава девятая. Закон мужает (продолжение)
Московский церковный процесс (26 апреля—7 мая 1922), в Политехническом музее, Мосревтрибунал, председатель Бек, прокуроры Лунин и Лонгинов. 17 подсудимых, протоиереев и мирян, обвинённых в распространении патриаршего воззвания. Это обвинение — важней самой сдачи или несдачи ценностей. Протоиерей А.Н. Заозёрский в своём храме ценности сдал, но в принципе отстаивает патриаршье воззвание, считая насильственное изъятие святотатством — и стал центральной фигурой процесса — и будет сейчас расстрелян. (Что и доказывает: не голодающих важно накормить, а сломить в удобный час церковь.)
5 мая вызван в Трибунал свидетелем — патриарх Тихон. Хотя публика в зале — уже подобранная, подсаженная (в этом 1922 год не сильно отличается от 1937 и 1968), но так ещё въелась закваска Руси и так ещё плёнкой закваска Советов, что при входе Патриарха поднимается принять его благословение больше половины присутствующих.
Патриарх берёт на себя всю вину за составление и рассылку воззвания. Председатель старается допытаться: да не может этого быть! да неужели своею рукой — и все строчки? да вы, наверно, только подписали, а кто писал? а кто советчики? И потом: зачем вы в воззвании упоминаете о травле, которую газеты ведут против вас? (Ведь травят вас, зачем же это слышать нам?..) Что вы хотели выразить?
Патриарх — Это надо спросить у тех, кто травлю поднимал, с какой целью это поднимается?
Председатель — Но ведь это ничего общего не имеет с религией!
Патриарх — Это исторический характер имеет.
Председатель — Вы употребили выражение, что пока вы с Помголом вели переговоры — «за спиною» был выпущен декрет?
Патриарх — Да.
Председатель — Таким образом вы считаете, что Советская власть поступила неправильно?
Сокрушительный аргумент! Ещё миллионы раз нам его повторят в следовательских ночных кабинетах! И мы никогда не будем сметь так просто ответить, как
Патриарх — Да.
Председатель — Законы, существующие в государстве, вы считаете для себя обязательными или нет?
Патриарх — Да, признаю, поскольку они не противоречат правилам благочестия.
(Все бы так отвечали! Другая была б наша история!)
Идёт переспрос о канонике. Патриарх поясняет: если Церковь сама передаёт ценности — это не святотатство, а если отбирать помимо её воли — святотатство. В воззвании не сказано, чтобы вообще не сдавать, а только осуждается сдача против воли.
Изумлён председатель товарищ Бек — Что же для вас в конце концов более важно — церковные каноны или точка зрения советского правительства?
(Ожидаемый ответ — …советского правительства.)
— Хорошо, пусть святотатство по канонам, — восклицает обвинитель, — но с точки зрения милосердия!!
(Первый раз и за 50 лет последний вспоминают на трибунале это убогое милосердие…)
Проводится и филологический анализ. «Святотатство» от слово свято-тать.
Обвинитель — Значить, мы, представители советской власти, — воры по святым вещам?
(Долгий шум в зале. Перерыв. Работа комендантских помощников.)
Обвинитель — Итак, вы представителей советской власти, ВЦИК, называете ворами?
Патриарх — Я привожу только каноны.
Далее обсуждается термин «Кощунство». При изъятии из церкви Василия Кесарийского иконная риза не входила в ящик, и тогда её топтали ногами. Но сам Патриарх там не был?
Обвинитель — Откуда вы знаете? Назовите фамилию того священника, который вам это рассказывал! (= мы его сейчас посадим!)
Патриарх не называет.
Значит — лож!
Обвинитель наседает торжествующе — Нет, кто это гнусную клевету распространил?
Председатель — Назовите фамилии тех, кто топтал ризу ногами! — (Они ведь при этом визитные карточки оставляли.) — Иначе Трибунал не может вам верить!
Патриарх не может назвать.
Председатель — Значит, вы заявляете голословно!
Ещё остаётся доказать, что Патриарх хотел свергнуть советскую власть. Вот как это доказывается: «агитация является попыткой подготовить настроение, чтобы в будущем подготовить и свержение».
Трибунал постановляет возбудить против Патриарха уголовное дело.
7 мая выносится приговор: из семнадцати подсудимых — одиннадцать к расстрелу. (Расстреляют пятерых.)
Как говорил Крыленко, мы не шутки пришли играть.
