Сергей Голлербах. «Влади»

С художником Владимиром Викторовичем Кибальчичем я познакомился в 1965-ом году в Мексике. Сейчас имя этого художника хорошо известно русским людям, интересующимся искусством. В 2002-ом году Кибальчич был избран почётным членом Российской Академии Художеств. Кибальчич — или Влади, как подписывает он свои картины — знаменитый художник не только Мексики, но и всей Латинской Америки. Он — кавалер ордена изящных искусств и словесности Франции, где он в своё время учился и часто жил. Но тогда, в 1965-ом году, в разгар Холодной войны, его имя вряд ли появлялось на страницах советской прессы. Да и сейчас, я думаю, далеко не все знакомы с творчеством этого выдающегося живописца, графика, и монументалиста. Приведу сначала краткие биографические данные о нём, а потом расскажу о моих с ним встречах.

Отец художника, известный русский писатель, журналист и революционер по убеждениям, писавший под псевдонимом Виктор Серж, покинул Россию ещё до революции и жил в Бельгии. После октябрьской революции он вернулся на родину и в 1920-ом году в Петрограде у него родился сын Владимир. Кто была мать будущего художника ни в одной биографии не указано. В 1933-ом году отец и сын Кибальчичи были высланы в Оренбург. Это было ещё милостивым наказанием, так как Сталин не любил старых революционеров, особенно живших ещё на Западе. Но в 1936-ом году Кибальчичи смогли покинуть Советский Союз и переехать в Бельгию. Как это могло произойти во время начинавшихся жестоких чисток? Оказалось, что за Виктора Сержа хлопотали его западные друзья-коммунисты — Андре Жид, Поль Элюар и Франц Элленс — цвет про-советской западной интеллигенции. Видно, Сталин не хотел огорчать своих западных друзей и дал Кибальчичам право на выезд. Пробыв некоторое время в Бельгии, Кибальчичи поселились в Париже, где Владимир Викторович начал серьёзно учиться живописи. Вскоре, однако, началась Вторая мировая война и молодой художник с отцом бежали от немцев на юг Франции, которую ещё не оккупировали. Оттуда, в 1942-ом году им удалось из Марселя попасть на остров Мартиника, затем на Кубу и, наконец, прибыть в Мексику, где жил друг Виктора Сержа «дядя Лёва» Троцкий. К сожалению, Троцкий был убит по приказу Сталина в 1940-ом году. В Мексике молодой художник встретил многих корифеев «мексиканского Ренессанса» — Диего Ривера, Фриду Кало, Хосе Ороско и многих других. Влади (так я буду его назвать) начал выставлять свои работы с 1945-го года и стал впоследствии одним из выдающихся художников не только Мексики, но и всей Латинской Америки. В 2000-ом году Мексика объявила его «художником тысячелетия». Картины, литографии и офорты Влади находятся во многих музеях мира, в художественном музее г. Монреаль в Канаде целый зал отведён экспозиции его работ. Влади расписал много зданий, государственных учреждений, университетов и библиотек в Мексике. Но о нём как о художнике скажу ниже, а пока расскажу, как я с ним познакомился.

В 60-е годы в Нью-Йорке проживал пианист Георгий Александрович Кочевицкий, муж известной эмигрантской писательницы Нины Берберовой. Я был с ним знаком и он, узнав, что я в первый раз лечу в Мексику, дал мне телефон и адрес Влади. «Познакомьтесь с ним, интересный человек и прекрасный художник» — сказал он мне.

Прилетев в Мехико, я сразу же позвонил Влади и мы договорились о встрече. Жил он на окраине города в районе Сан Анхел. В условленный день я нанял такси и мы пустились в путь. Выехав за город, мы увидели бедняцкие поселения и даже громадные кучи мусора, в которых рылись тощие бездомные псы. Мой шофёр стал даже сомневаться, туда ли мы едем, но я успокоил его, сказав, что это «каза де ун пинтор» (жилище художника). Шофёр понял, улыбнулся и успокоился. Вскоре мы прибыли по адресу. Это был пустырь с небольшими новостройками по сторонам, а в центре находился своего рода оазис — высокий каменный забор белого цвета, окружавший двухэтажный дом. Перед ним возвышалась тощая и пыльная пальма. Подойдя к воротам, я надеялся увидеть кнопку звонка, но увидел дыру в каменном заборе, из которой торчала проволока, загнутая как ручка. Я потянул её и где-то зазвенел колокольчик. На меня так и пахнуло родиной! К воротам подошёл слуга и спросил кого мне нужно. «Сеньор Кибальчич, пор фавор». «Ун моментито» — и слуга побежал обо мне доложить. Вернувшись, он впустил меня и повёл в дом. Влади было тогда сорок пять лет, а мне — сорок два. Вид его немного поразил меня — у него были висящие вниз «запорожские» усы. Встретил он меня очень приветливо, хорошо говоря по-русски, хотя некоторые фразы звучали как перевод на русский с иностранного языка, сказывалась долгая жизнь вне России. Влади показал мне несколько своих небольших работ, но главные его картины и росписи были, конечно, в городе. Я высказал ему мое восхищение многими работами Диего Ривера, Хосе Ороско и Давида Сикейроса. При упоминании этого третьего имени Влади прервал меня: «Пожалуйста, не говорите мне об этом мерзавце, он участвовал в первом покушении на жизнь Троцкого!».

Влади дал мне много указаний, где и что нужно смотреть в Мехико и за его пределами. Он также угостил меня, но не мексиканскими блюдами, как я ожидал, а крепким русским чаем в стаканах с серебряными русскими подстаканниками и бутербродами из чёрного хлеба с селёдкой. Я понял, что он сделал это специально для своего русского гостя. Влади проводил меня на автобусную остановку. По дороге он сказал мне «Вот на том месте, где сейчас эти дома, был раньше базар и моя жена девочкой ездила туда верхом на ослике продавать горшки». Жену Влади, Изабеллу Диаз, я так и не увидел, во время моего визита она была наверху в своём «тереме». По совету Влади я посетил музей Фриды Кало, жены Диего Риверы. Её картин там не было, он задуман был как дом-музей со всей обстановкой художницы. В Мексике существует культ Смерти и изображения скелета встречается повсюду. В доме Фриды Кало бумажные скелеты чередовались с портретами Карла Маркса и Ленина, а также фигурками ацтекских божков. Посетил я и город Уруапан к северу от Мехико. Неподалёку от него в 1945-ом году произошло извержение небольшого вулкана по имени Парикутин. Глыбы лавы погребли целую деревню в долине. Чтобы не терять времени, я решил поехать туда ночным поездом и поездка эта запомнилась мне вот чем: мексиканский вокзал обладал теми же запахами, что и Витебский вокзал в Ленинграде. Пахло мазутом, древесными шпалами и ещё какой-то вокзальной вонью, а у стрелочника в руках был керосиновый фонарь «Летучая мышь», тоже памятная мне по Ленинграду. Поезд был набит крестьянами, вёзшими мешки с кукурузой, перцем и бобами. Везли и кур и козлят. В Уруапане меня повезли в индейскую деревню, дали лошадь и индейца, не говорившего ни по-испански, ни по-английски.

Первый раз в жизни я сел верхом на лошадь, индеец взял её под уздцы и мы рысцой пустились в путь. Индеец даже ни разу не остановился передохнуть, а ехали мы минут сорок. Достигнув назначенного места, я увидел впечатляющую картину: вся долина была завалена громадными глыбами чёрной лавы, из-под которых торчал шпиль церквушки. Мне сказали потом, что в этих местах жил художник по имени доктор Атл. Он отравился ядовитыми газами из кратера вулкана и скончался. По возвращении из Мексики я написал статью о Влади для газеты «Русская мысль», издающейся до сих пор в Париже. В благодарность Влади прислал мне небольшой офорт. На нём изображён был дощатый забор, на острие одной из досок которого была надета маска в шлеме-будёновке. Название офорта — «Заборный комиссар». Видно, советские комиссары не пользовались у Кибальчичей любовью. Сверху карандашом было написано — «С благодарным приветом» и подписано В. Кибальчич.

Несколько раз Влади прилетал в Нью-Йорк, где я познакомил его со скульптором Эрнстом Неизвестным. Кажется, Влади собирался устроить ему выставку в Мексике, но состоялась ли она, я не знаю. Во второй мой приезд в Мексику Влади предложил мне посетить не действующую уже церковь, переделанную городскими властями в библиотеку. Влади получил заказ на большие исторические панно, изображающие все революции мира — мексиканскую, французскую, русскую, но никак не американскую — «грингос» у мексиканцев не в почёте. Влади только начал работать на ними и сказал мне, что предполагает закончить серию самой большой революцией в мире, вкушением Адамом и Евой Запретного плода от Древа Познания, иными словами Грехопадением.

Этого панно я не видел, но мне говорили, что Влади написал Адама на Еве и католическая церковь обвинила его в богохульстве и порнографии. Должен был состояться суд. Чем всё это закончилось мне не известно, но Влади, конечно, со временем простили и его звезда воссияла ещё ярче. Художник скончался в 2005-ом году после тяжёлой болезни в г. Куерна-вака.

Позволю себе сказать несколько слов о его творчестве. Как многие высоко одарённые люди, Влади в течении многих лет оставался эклектиком. В ранних своих рисунках он находился под влиянием Энгра, затем австрийской графики. В других своих рисунках он отдаёт дань китайскому и японскому искусствам, возможно под влиянием Цзао Ву Ки и Исаму Ногути, художников, живших в своё время в Париже. Многие многофигурные композиции, на мой взгляд, навеяны Дейнекой. Наконец, у Влади мы находим абстрактные полотна с почти рельефной фактурой. Одна композиция, виденная мною только в репродукции, обратила на себя моё внимание. В несколько мозаичной (врубелевской) манере изображён храм Василия Блаженного с толпой людей, среди которых явно различима фигура Троцкого в будёновке. Картина озаглавлена «Магиографика большевике» — «Большевистское волшебство» и датирована 1967-ым годом.

Конечно, в творчестве Влади заметно влияние культуры мексиканских индейцев, орнаментальность и экспрессивность их искусства... Наконец, виден и французский вкус, умение «подать» сюжет. При всём этом разнообразии, всё, что создавал художник, сделано «единым дыханием», одной динамикой. Ведь у Пикассо мы наблюдаем то же самое: голубой период, розовый период, кубизм, «Авиньонские девушки», «Герника» — как они различны и как они все безошибочно Пикассо. Сам художник не раз говорил, что он принадлежит трём культурам — русской, европейской (главным образом французской) и мексиканской. И это частая судьба творческих людей в эмиграции, начиная с Эль Греко. Вспомним Василия Кандинского (русская и немецкая культура), Джона Грэхема (русская, французская и американская культура) — примеров можно найти много... Всё это, знамение времени, результат политических переворотов, вынужденных эмиграций. Далеко не все переносят такую пересадку на чужую почву, но сильные творческие натуры извлекаю из этого только пользу и Владимир Кибальчич — Влади, блестящий тому пример.