Галерея «PORTMAY»: Виктор Фёдоров «Выход к морю», 2 марта — 8 апреля 2011 года
Часовой на кромке прибоя
…Чтоб уже и ни бог, и ни царь не смогли
Наложить свою руку на долю твою.
С этим можно ложиться на самое дно.
Где же море? В каком потерялось дыму?
Или карта губернии врёт? Всё одно,
Выход к морю нельзя отдавать никому.
Юрий Рудис
Выход Виктора Фёдорова на Восток, к морю, был задуман бог весть кем и когда, но свою родословную он ведёт от старообрядцев, которые в 17 веке, сохраняя старую веру, бежали от преследований никонианцев в Австрию. Там родились мать и отец Виктора, им и суждено было вернуться в Россию, на Дальний Восток, во времена столыпинского заселения края в начале 20 века. Род Фёдоровых обосновался сначала в Амурской области, но художник родился в 1937 году уже в приморской Шмаковке, и раннее детство его прошло под сенью монастырского сада, оставшегося с дореволюционных времён, где юный мечтатель видел себя в будущем садовником, ещё не подозревая, что Эдем когда-нибудь придётся покинуть. Так он в 1953 году оказался во Владивостоке, где поступил в художественное училище. А затем учился в Москве в знаменитом Художественном училище им В. Сурикова.
Пожалуй, именно внутренняя свобода, несмирение с любым давлением извне, преданность личным духовным ценностям — были главным заветом, унаследованным Фёдоровым от своих предков. По признанию художника, ни борцом с властью, ни тайным диссидентом он никогда не был, его противоречия с советской властью были, как в своё время точно заметил писатель Андрей Синявский, сугубо стилистическими.
И в силу этих, по сути, духовных разногласий, во второй половине прошлого века в среде советских дальневосточных художников Фёдоров стал самым что ни на есть раскольником. Его работы ведь даже по разряду безобидной маринистики не могли пройти — ну никак не вписывались! На фоне какого-нибудь заскорузлого моря, унылых, как бараки, сейнеров и причалов, угрюмых рыбаков и неотличимых от них рыбачек — его голубые и лиловые купальщицы, с грудью, подобной островам, раскинувшие руки за пределы советских территориальных вод, были невыносимы для глаз тех, кто по долгу службы и по велению сердца поддерживал порядок в искусстве.
Безусловно, со стороны Фёдорова это был творческий бунт, можно сказать, на корабле. И художник уже в середине шестидесятых решил сам обосноваться на островах залива Петра Великого, нежели дожидаться, пока его высадят на одном из островов известного архипелага, о котором писал Солженицын. Это было бегством по доброй воле, художнику определенно застили взгляд персонажи и интерьер современной ему советской действительности. Он искал единственно необходимое ему пространство, где могли бы обрести воплощение образы, которым было тесно в советском социуме. Ему нужен был открытый горизонт, и это станет необходимым условием для творчества. Сам Фёдоров так говорит об этом: «Для меня горизонт — это магический символ вечности. Он у меня присутствует везде, практически на всех картинах. На горизонт я могу смотреть бесконечно, я не могу им насытиться».
И Виктор стал кочевать по островам, карта его одиноких маршрутов охватывает всю акваторию залива, включая побережье и острова — Русский, Попова, Рикарда, Фуругельма, пока в семидесятых он не обосновался окончательно на Большом Пелисе. Так Фёдоров — этот противник всяких ограждений — определил границы своего мира, властно провёл линию горизонта, установил под ним кристалл океана, поднял небо с луной и солнцем, вылепил скалы и разбросал валуны, выпустил чаек и, наконец, извлёк из морских глубин, как из дзенской Пустоты, женщин. Это был главный творческий жест художника — купальщицы, меняя обличья, как змеи кожу, то обращаясь в чайку, то в сфинкса, то принимая очертания прибрежных камней, стали заселять картины Фёдоров как бы помимо его воли, и автор в этом случае выступал всего лишь наблюдателем с кистью в руке.
Его горизонтальные купальщицы, устремившие соски к созвездиям и запрокинувшие голову в ночной океан, собственным телом соединяют стихии. С течением времени — из года в год, они словно совершают на полотнах круговой оборот, начиная и завершая цикл бытия. Купальщицы медленно, но неотвратимо поднимаются из лона вод — и вот они уже превращаются в мифических охранительниц побережья, возвышаясь над горизонтом, чтобы затем вновь погрузиться в океанские глубины.
Творчество Фёдорова находилось в столь пластичном взаимодействии с его образом жизни, философскими взглядами, что вовсе непросто определить истоки его искусства. В искренности и простоте его произведений не таится никакого интеллектуального подвоха, их ясность смущает ум, привыкший хитрым, спекулятивным путём отыскивать грошовые истины. Его живописная манера цельна и аскетична: в экспрессивном рисунке, широких и свободных пластах цвета, которыми он лепит, как пригоршнями цветной глины, формы океанских пейзажей и фигуры, заложены присущие ему монументальность и скульптурность.
Это особая фёдоровская пластика, несущая в себя память об архаических первообразах. Но особенно поражает в его искусстве странное, жёстко деформированное на взгляд современного зрителя, но очень выразительное пространство. У Фёдорова, как правило, нет классической, прямой перспективы, на его полотнах и листах сами персонажи разворотом плеч, движением головы, жестом руки создают окружающее пространство, насыщая его драматизмом или погружая в созерцательный покой. Фигуры купальщиц одним своим ракурсом творят окрестный мир побережья — тело вытягивается горизонтом, колено вырастает из воды островом, рука взлетает до луны как чайка, а бедро становится крутым берегом.
А ранняя графика Виктора Фёдорова, представленная на этой выставке, — это рисунки гуашью, пастелью, акварели, работы, выполненные в смешанной технике, до сих пор остаются практически не известными ни широкому зрителю, ни искусствоведам. А между тем, это графическое собрание, уже слежавшееся в золотые пласты дальневосточного искусства, представляет собой совершенно самостоятельную коллекцию, поразительную по разнообразию художественных приёмов и техник, по оригинальности пластических решений, глубине духовного освоения и преображения реальности в набросках, рисунках и эскизах.
Искусство Фёдорова, раскрепощённое и парящее во времени, достигает подлинных материков художественного мирового опыта. Перспектива, драматическое напряжение цвета и композиция русских икон, культурные знаки древних цивилизаций, античная и библейская мифология, столь мощно привлечённая в 20 веке в литературу и искусство авангардом, великая простота рисунка, наполненная смыслом и поэзией, присущая классическому искусству дальневосточных народов, — всё это растворено в творчестве художника, как соль в океане. Именно растворено, поскольку как только первая линия, штрих, мазок появляются на бумаге, в этот миг Фёдоров перестает быть наследником и уж тем более подражателем любого направления, стиля или художника, пусть даже он безмерно его любит, — он остаётся с миром один на один. Да ведь, собственно, ради этого он и уходил на острова, чтобы заговорить с камнем, сосной и бухтой на их языке, как это удавалось даосу Лао-цзы, художникам и поэтам Ван Вэю, Паулю Клее, Хуану Миро, другим мудрецам, сумевшим остаться детьми и сохранить общее дыхание и кровообращение с природой.
Ранняя графика Фёдорова непредсказуема, и в этой своей стремительности, мимолетности и незавершённости она полна поэзии, волнующего намека и обаяния. Рисунки автора чаще рождались спонтанно, как мгновенные вариации впечатления, изобразительные метафоры, рождённые эмоциональным импульсом, выбросом сконцентрированной энергии. Так китайские художники несколькими ударами кисти писали тушью горы, облака, одинокую лодку на реке и нитку осенних гусей в поднебесье, так японские древние поэты писали стихотворение. Великий Басё оставил в своих записках образ такого творческого жеста, дзэнского по своей сути: «Создание стихотворения должно происходить мгновенно, как дровосек валит могучее дерево или как воин кидается на опасного противника, точно так же режут арбуз острым ножом или откусывают большой кусок от груши». Именно так появлялась на свет ранняя графика Виктора Фёдорова.
В 2006 году в статье о первой выставке Фёдорова в галерее PORTMAY я писал, что художника легче застать не в городе, а на Большом Пелисе в бывшей гарнизонной бане времён Второй мировой войны. Там и родина его, и дом, и главная мастерская. Ну а если и там его не окажется, значит, он сидит на берегу, привалившись спиной к заросшему травой доту. Перед глазами — полоса прибоя, ночной горизонт, и отовсюду звон цикад. Виктору и поспать-то нельзя, он же наблюдатель, часовой острова. Ну так пусть он хотя бы отхлебнёт чуть из фляжки и покурит в рукав. Всё так и было, и осталось навсегда. В мае прошлого года Виктор Фёдоров ушёл из жизни, а пепел его развеян на берегу острова и в полосе прибоя.
Александр Лобычев
Арт-директор галереи «PORTMAY»
Галерея «PORTMAY»
Адрес: 690091, г. Владивосток, ул. Алеутская, 23А
Телефон: +7 (423) 230-2493, 230-2494
URL: www.portmay.ru
График работы: без выходных с 10 до 19, вход бесплатный
Метки: Portmay, Владивосток, Фёдоров
Рубрика: Анонсы
Дата публикации:
Всего просмотров страницы: 4 293